1) Можно ли стремительные перемены в развитии дебютной теории после 1972 года назвать "дебютной революцией"?
            2) Если да, то почему она произошла? Может быть, под влиянием Фишера и его противостояния с советскими шахматистами? Или это плод информационного взрыва?
            3) Кто в эти десятилетия больше всех продвигал шахматы вперед?
            и др. вопросы.

            Лайош ПОРТИШ (Венгрия):
            Конечно, дебютная теория очень важна не только для практической игры, но и для шахматной истории. И я, как один из лучших дебютчиков 70-80-х годов (меня даже, быть может ошибочно, называли "венгерским Ботвинником"), не могу этого игнорировать. Очевидно, что любая схема может войти в моду когда угодно, и это не имеет никакого отношения к Фишеру или к так называемой "дебютной революции". Пример — славянская защита, которая была одним из самых популярных дебютов и в 30-40-е годы.
            Фишер, конечно, шахматный герой, сумевший прервать гегемонию советской шахматной школы; он единственный, кто в этом преуспел, многие из нас просто плелись за ним во втором ряду. Однако в дебютах он не был столь плодовит, как, например, Каспаров (или, возможно, я). Зато Фишер всегда был практичен и точен! Вспомним хотя бы его победу над Спасским в 5-й партии их матча в Рейкьявике: если не ошибаюсь, прежде он никогда не играл так называемую "стенку Хюбнера" в защите Нимцовича.
            Поименован вариант, на мой взгляд, неверно, но это другая история. В любом случае уже давно пора отказаться от старой моды называть дебютные системы и варианты по именам или местам проведения турниров. Вполне достаточно внедренной "Информатором" системы индексов — одного из значительнейших шахматных изобретений последней четверти 20-го века.
            Даже такую действительно прекрасную книгу, как "Мои великие предшественники", я читаю с печалью. В ней неоднократно указывается, что многочисленные анализы подтверждены компьютером. Открывая и другие современные книги или "Информатор", я полностью отдаю себе отчет в том, что большинство приведенных там партий проанализированы с помощью компьютера. И это одна из причин, по которой я больше не пишу о шахматах.
            Увы, относительно их будущего я настроен крайне пессимистично. Мы говорим здесь только о дебюте, а ведь есть еще миттельшпиль и эндшпиль. Какова судьба великолепных миттельшпилей и окончаний, подобных тем, что приводит Гарри в своих книгах? Чиновники и арбитры ФИДЕ с их новыми турнирными правилами прикладывают все усилия, чтобы убить красоту шахмат. Эндшпиль уже убили!
            Да, в шахматах — и не только в дебютах — произошла революция. Но, будучи консерватором, я от нее не в восторге. Прежде всего, я ненавижу компьютерные шахматы, хотя и не могу их игнорировать. У меня самого нет компьютера, но мне приходится идти на компромисс: тренируя молодых игроков, я разрешаю им пользоваться машиной. Рано или поздно должен быть установлен электронный контроль на всех шахматных турнирах — как электронные ворота в аэропортах. Слава Богу, мне хотя бы не придется в этом участвовать!
            Может ли при таких условиях пробиться на самый верх яркий талант? Может, что доказал своими успехами Топалов. Однако со временем сделать это будет всё труднее и труднее.
            Уже давно меня мучает вопрос: зачем Гарри, будучи одним из величайших игроков в истории шахмат — с ним мог бы соперничать лишь Бобби, играл матчи с этими чертовыми компьютерами? Не берусь утверждать, что нашествие машин случилось именно из-за этих матчей. Видимо, и без них процесс был необратим. Очевидно, тут есть не только минусы, но и плюсы: например, из мира компьютеров в шахматы может прийти денег больше, чем когда-либо. Но не приближает ли это конец? Как спасти будущее шахмат?

            Игорь ЗАЙЦЕВ (Россия):
            ...С первых же ходов игроки вели отчаянную борьбу за перевес, на учете был каждый темп, использовались мельчайшие нюансы. Работа над чисто дебютными проблемами стала формировать и современный шахматный стиль в целом. Дебют превратился в самодовлеющую силу, став своего рода шахматным мегаполисом, растущим вглубь и вширь и пожирающим все прилегающие территории. Наиболее отчетливо такую панорамную роль дебюта впервые выявил Фишер, добившись показательного для своего времени решения ряда дебютных задач и впечатляющих практических результатов.
            Огромные перемены в области дебюта после 1972 года — их можно назвать и революцией — носили в первую очередь информационно-технический характер. Об этом свидетельствует и тот факт, что в течение трех десятилетий на фоне бурного развития дебютной теории и практики наблюдалось почти полное затишье на ниве шахматной философии.
            Безусловными лидерами по части дебютных новинок были сначала Карпов (с середины 70-х) и затем Каспаров (с середины 80-х) вместе со своими тренерскими бригадами. Помимо них, конечно, большой вклад внесли Геллер, Полугаевский, Портиш, Тимман, позже Иванчук... Своеобразным игровым почерком и богатством идей отличался Романишин — его коньком были схемы с позиционной жертвой пешки.
            Да и следующее за шахматной элитой звено было искушено в теоретических вопросах. Можно вспомнить хотя бы Разуваева, Михальчишина, Купрейчика, Маланюка и многих других... Причем обычно у каждого дебюта были свои герои-приверженцы.
            Кстати, сама по себе идея увязывать появление тех или иных течений в шахматах обязательно только с "сильными мира сего" весьма сомнительна. Да, элита удачнее других "озвучивает" новое, и не только собственного производства. Но у истоков большинства свежих идей стоят малоизвестные шахматисты.
            В итоге неутомимой работы над дебютом волна переоценок прокатилась по всей теории. Было перелопачено буквально всё — и произошла полная ревизия прежних установок. На меня лично самое большое впечатление произвела, правда еще в 50-е годы, система Ботвинника — своей необузданной динамикой, весьма необычной в то относительно статичное время.
            Что касается системы "ёж", то она поначалу выглядела пассивной и не казалась ядовитой, пока не раскрыла себя во всём блеске и белые не почувствовали позиционные иглы. Если мне не изменяет память, первым советским гроссмейстером, оседлавшим "ежа" (не только черной, но и белой раскраски!), был Бухути Гургенидзе, а от него научились "поеживаться" уже и другие — в первую очередь его ученицы.
            Что сказать о собственном вкладе? Я теоретик, и новинки — моя профессия, я за счет них живу. У меня есть системы и варианты в испанской партии, волжском гамбите, английском начале... Всего и не упомнишь!
            В отношениях гроссмейстеров и компьютера когда-то был свой медовый месяц, но этот короткий безоблачный период уже давно позади. Стороны поменялись ролями: если раньше эталоном шахматной силы был чемпион мира, то теперь произошло переподчинение и на все без исключения позиции шахматный мир смотрит глазами бездушной "железяки".

            Драголюб ВЕЛИМИРОВИЧ (Сербия):
            Да, перемены в развитии дебютной теории после 1972 года были революционными! Существенно углубились все варианты, и в итоге дебют приобрел иное значение. Раньше он был отдельной стадией из большего или меньшего количества ходов, а стал прологом к миттельшпилю, и их начали изучать вместе как единую фазу игры. Следствием этого явилось столкновение планов и концепций — вместо простого столкновения ходов, как было раньше.
            Когда центр тяжести дебюта сместился в миттельшпиль, быстро развились и типовые приемы игры в этой стадии. В первую очередь — разного рода позиционные жертвы, ставящие перед соперником новые проблемы. Так, в варианте дракона стала обязательной жертва качества на с3, а в ряде других сицилианских табий — жертва одной-двух пешек, качества или даже фигуры. Вот почему ныне в моде варианты с разносторонними рокировками, взаимными пешечными штурмами и максимальным усилением позиции на всей доске.
            Роль Фишера в этом процессе была очень велика. Он любил играть узкий круг вариантов, но исследовал их глубоко, поэтому его было трудно удивить в дебюте. Теоретические новинки не производили на Фишера слишком сильного впечатления: обычно он реагировал на них удачно и быстро, ибо имел за душой глубоко изученные миттельшпильные идеи — то был ориентир, который подсказывал ему лучший ответ. На мой взгляд, именно Фишер внедрил новый подход к исследованию шахмат: изучение типовых позиций миттельшпиля как существенно важное условие для успешной разработки варианта в целом.
            Вспоминаю свою беседу с Ботвинником в Белграде в 1994 году. Когда мы заговорили о Фишере, я посетовал, что у него слишком мало идей: он играл и анализировал одни и те же позиции. Ботвинник искоса взглянул на меня, показал рукой на сидящего напротив Смыслова и спросил: "А как насчет его дебютных разработок?" На мгновение я удивился, а затем ответил: "У Смыслова очень много идей, он аналитик". "Конечно,— согласился Ботвинник.— А Фишер может анализировать только ту позицию, которую он видит!"
            ...Раньше шахматные книги писали Стейниц, Тарраш, Капабланка, Алехин, Ласкер, Нимцович, Рети, Ботвинник, Смыслов, Бронштейн, Болеславский, Керес, Каспаров, и они вели целые поколения игроков в правильном направлении. Теперь же книги пишут чуть ли не кандидаты в мастера.

            Генна СОСОНКО (Нидерланды):
            ...Столь же забавной выглядит и находка маэстро Кобленца, сделанная за полчаса до начала 1-й партии матча Таль — Ботвинник (1960). Пока Таль отдыхал в соседней комнате, Кобленц разложил на полу теоретические листки, издаваемые Эйве, и ползал на четвереньках, ломая голову, что же сыграть против чемпиона. Как вдруг увидел партию Глигорич — Петросян из турнира претендентов (1959), где встретился сумасшедший вариант французской защиты. Маэстро тут же показал вариант Талю со словами: "Миша, сейчас важнее всего поблефовать. Надо молниеносно отвечать на ходы Ботвинника — пусть думает, что вариант и у нас находился в центре внимания". И Таль одержал блестящую победу (№ 275 во 2-м томе "МВП").
            ...Ныне дебютная подготовка неизмеримо глубже и серьезнее. Гроссмейстер включает компьютер и точно определяет пригодность того или иного варианта, тщательно проверяя любую интересную идею. Новинки сыплются как из рога изобилия! Уже нереально повторить "подвиг" Авербаха, ждавшего почти 18 лет, пока в партии с Эстриным (1964) ему не представился случай опровергнуть вариант ... ... . Теперь такие новинки ждут своего часа не больше нескольких месяцев, а то и недель или даже дней.
            Кстати, в начале 70-х Корчной, когда я советовал ему приберечь найденную в результате долгого анализа новинку, говорил: "Новинки надо применять! Я ими не дорожу: потом еще что-нибудь придумается".
            Когда я работал с Корчным на его первом матче с Петросяном (1971), у них были еще хорошие отношения. И Виктор, увидев внушительную команду соперника в лице Авербаха, Суэтина и Зайцева (три помощника — такое тогда было необычно), удивленно спросил: "А зачем тебе еще и Зайцев?" На что мудрый Тигран ответил: "Не скажи: если он, с его дебютными идеями, принесет мне на этом уровне хотя бы лишние пол-очка, то это уже оправдано!"
            Правда, вскоре Петросян в 1-й партии матча с Фишером (1971), применив черными превосходную новинку Чебаненко, наоборот, потерял минимум пол-очка. Уже через пять естественных ходов он... забыл главную линию домашнего анализа! При всём уважении к Петросяну, который обычно готовился очень ответственно, сегодня подобное невероятно. Чтобы кто-нибудь из ведущих гроссмейстеров, сыграв 15...Лhg8!, "забыл" сыграть 16...Л:g2! — такого не может быть в принципе!
            Упомянутые эпизоды говорят о том, что у профессиональных шахматистов прошлого подход к дебютной подготовке разительно отличался от современного. Даже такой выдающийся теоретик, как Геллер, в поисках оптимального решения на выходе из дебюта мог раздумывать за доской час-полтора — ныне непозволительная роскошь!
            Что касается Фишера, то он был исключительно методичен, но его вклад в теорию дебютов — и прежде всего системы Найдорфа в "сицилианке" — выражается, скорее, в механическом развитии известных линий, не выходившем за рамки привычных стереотипов. Фишер говорил: "I care only about ideas, never remember the forcing lines" ("Я не стремлюсь запоминать форсированные варианты — я хочу помнить идеи"). Увы, даже это революционное для своего времени высказывание ныне уже явно устарело.
            Если былые титаны шахмат мыслили какими-то планами и идеями, то сегодня теория развилась и уточнилась до такой степени, что термины "заслуживает внимания", "положение черных лучше", "у белых шансы на атаку" и т.п. кажутся просто смешными. Во многих современных вариантах действует жесткий лагерный принцип: "Шаг влево, шаг вправо — считается попыткой к бегству! Стреляем на поражение!" Оценка позиции теперь сводится к строгому ответу на конкретный вопрос: удерживается она или нет?
            Кто из гроссмейстеров докомпьютерной эпохи первым начал приближаться к такому уровню подготовки? Кто был предтечей нынешних эрудитов? Наверное, это Полугаевский, неистово работавший над решением дебютных проблем, причем именно ход в ход (взять хотя бы его фирменный вариант в сицилианской защите); Портиш и Корчной, с неменьшей одержимостью изучавшие "свои" системы. Виктор к тому же первым понял одну из важных особенностей профессиональных шахмат, ставшую обычным явлением в наши дни.
            Будучи претендентом на первенство мира, он вполне мог пригласить себе в помощники какого-нибудь именитого гроссмейстера. Однако Корчной, видимо, понимал, что тот будет посматривать на часы, думать о гонораре, а может быть, и завидовать: "Почему он, а не я?" Этот гроссмейстер сегодня работает с одним, завтра — с другим, то есть руководствуется массой сугубо практических соображений. Не лучше ли привлечь шахматиста помоложе, пусть и уступающего в классе игры, но зато полного идей и имеющего вкус к аналитической работе? В 71-м году эта честь выпала мне, в 74-м — Джинджихашвили, в 78-м — Мурею, в 81-м — 20-летнему Сейравану. Да и позже Корчной работал с Гутманом, Тукмаковым, Д.Гуревичем, Иванчуком, Гельфандом, Лотье... Виктор любил работать с молодыми: они смотрели на него как на бога и активно генерировали идеи, которые были ничем не хуже идей ветеранов. В этом была взаимная польза: он и сам тренировался, и их тренировал! Благодаря такому общению он улавливал ветер перемен и долго удерживался на высоком уровне.
            А что мы видим сегодня? Пономарев взял себе в секунданты 12-летнего Карякина, Топалов — 20-летнего Чепаринова... Казалось бы, чем они могли помочь? Ан нет, представители каждого нового поколения по-другому смотрят на игру.
            Из поколения Карпова, по-моему, наибольший вклад в развитие дебюта внесли Свешников, Романишин и Макарычев. Помню, когда в 1973 году Свешников применил свою систему в "сицилианке" против Штейна, Карпова и Спасского, многие лишь посмеивались: "Ну что это за вариант?! Какие-то дыры, руины, слабый пункт d5..." Но вопреки всем прогнозам челябинский вариант с блеском доказал свое право на жизнь! Романишин внес большой вклад в разработку систем с позиционной жертвой пешки, а Макарычев — в теорию сицилианской зашиты (вариант Раузера 7...а6 8.0-0-0 h6) и русской партии, ныне одного из самых популярных дебютов: его играет почти вся шахматная элита!
            О вкладе самого Карпова говорить сложнее. Конечно, у него был выдающийся тренер Фурман, считавший, что соперника надо обкладывать красными флажками, как волка на охоте. Однако он, будучи крупным теоретиком старой школы (как Болеславский и Геллер), мыслил больше концепциями, а не ход в ход, как того требует строгая современная линия. Он поставил Карпову дебют и наряду с другими видными аналитиками (Разуваев, Зайцев) снабдил его многими ценными идеями, но хорошо известно, что Анатолий Евгеньевич не отличался особой памятью и большинство своих побед одержал отнюдь не в дебюте (хотя, разумеется, ему было приятно получать хорошие позиции).
            У западных шахматистов, при всём моем к ним уважении, вклад в теорию не так велик. Они были больше избалованы турнирами, чем советские мастера, и были больше практиками, нежели теоретиками. Конечно, и у них встречались какие-то идеи, которые они разрабатывали во время турниров (советские же сидели дома и готовились). Так, Ларсен и Горт были чистыми практиками и обычно стремились поскорее уйти от общепринятой теории, дабы заставить соперника мыслить за доской. Любоевич и Андерссон тоже никогда не делали ставку на дебют. Разве что у Тиммана здесь и там встречались интересные дебютные находки. Отмечу и Майлса, оставившего зримый след в разработке "дракона" и разных "левых", с виду сомнительных систем (впрочем, и Майлс был совсем "нетеоретическим" шахматистом).
            Очевидно, что в 70-80-е годы развитие шахмат ускорилось на волне информационного бума (повсеместное распространение "Информатора", различных бюллетеней, "New in Chess" и т.д.). Но важнейшую роль в движении вперед сыграли, на мой взгляд, два фактора: появление Каспарова и затем — компьютеров, в корне изменивших дебютную подготовку.
            Предтечей Каспарова в какой-то мере выступил Карпов: он был гениальным интерпретатором — блестяще оформлял чужие идеи. В годы его чемпионства требования к дебютной подготовке возросли настолько, что претендент уже не мог действовать иначе. Каспаров же пошел дальше. Он первым — более 20 лет назад! — отнесся к дебютной подготовке так же серьезно, как к ней относится нынешняя молодежь. Он работал под лозунгом: "Анализировать тщательнее, до конца!" Нет понятия "заслуживает внимания" — есть понятие "хорошо" или "плохо"!
            Гарри буквально фонтанировал идеями, к тому же ему ассистировали молодые, амбициозные шахматисты и выдающиеся дебютчики — Дорфман, Владимиров и Тимощенко. Они записывали все свои анализы в тетради, то есть вручную выполняли гигантскую работу, словно предваряя компьютерную эру. Помню, в Тилбурге (1981) у 18-летнего Гарика уже были огромные тетради, где каллиграфическим почерком, синими и красными чернилами, с подчеркиваниями, были записаны многочисленные варианты — прообраз компьютерной базы данных! Такой подход Каспарова к подготовке предопределил сегодняшнюю реальность. Стало ясно, что без этого успех невозможен.
            ...Не так давно я расспрашивал одного юного гроссмейстера, какие он читал шахматные книги. И когда ему надоело отвечать "нет", он вдруг сказал мне: "Да что вы всё говорите — книга, книга?! Самая лучшая книга — это база данных!" И в каком-то смысле он прав. Я сразу же вспомнил, как однажды спросил у голландского гроссмейстера ван дер Дула: "Знаешь ли ты партии Петросяна?" — а он не без гордости ответил: "Да, видел одну или две. Но зато я знаю все партии ван Вели и у меня есть база данных!" И я подумал: в самом деле, они ведь могут в любой момент извлечь из базы партии больших мастеров, разыграть их — и что-то же в их головах останется...
            Компьютеры фантастически ускорили подготовку. Помню, на олимпиаде в Люцерне (1982) я обратился за консультацией к Геллеру: "Ефим Петрович, хочу играть на 1.е4 новый дебют. Что бы вы посоветовали?" А он мне в ответ: "Я знаю, как вы играете. Думаю, вам подошла бы испанская партия, скажем, вариант Зайцева или Смыслова. Там крепкие позиции, ясные идеи..." Я решил уточнить: "А сколько нужно времени, чтобы освоить эти схемы?" — "На вашем уровне? — призадумался Геллер (тогда я играл в Тилбурге, Вейк-ан-Зее и других подобных турнирах).— Ну, год-полтора..." Ефим Петрович имел в виду, что надо собрать материал, обработать его, наиграть в каких-то командных турнирах, чтобы прочувствовать основные идеи, и только потом начать активное применение в главных соревнованиях.
            А спустя всего полтора десятилетия молодой гроссмейстер Лембит Олль (к сожалению, безвременно ушедший из жизни), который был очень силен в дебюте и обладал незаурядной памятью, уверенно утверждал, что в современных шахматах любой дебют можно освоить в течение двух недель, причем на высоком уровне! Собирать ничего не нужно — всё уже собрано в базе. Обработать — значит, просто отбросить всякую чепуху. Остается лишь тщательно изучить и тут же наиграть. Так рождаются 13-14-летние гроссы, дети компьютера...
            Весьма революционно изменилась и дебютная мода. Какие-то системы были фактически упразднены, в том числе и при помощи компьютера (скажем, королевский гамбит). А какие-то, наоборот, из числа "левых" и полукорректных перешли в разряд наиболее популярных (самый яркий пример — челябинский вариант).
            ...Безусловно, с непрерывным усилением компьютеров революция в шахматах пойдет еще дальше — и вширь, и вглубь. И будет еще немало разнообразных сюрпризов. Но возникает вопрос: когда же всё это кончится? Наверное, самый правильный ответ: это кончится в тот момент, когда шахматы будут решены как математическая задача. Когда будет получен точный конечный результат — ничья или белые начинают и выигрывают. Математики, с которыми я обсуждал эту тему, придерживаются разных точек зрения: одни говорят, что эта задача будет решена через 10-15 лет, другие, весьма авторитетные, дают шахматам срок чуть ли не до 3000 года!

            Лев АЛЬБУРТ (США):
            Не думаю, что в 70-е годы в шахматах была какая-то особая дебютная революция. Если и была, и есть, то — перманентная: подобное, пусть в меньших масштабах, происходило и в другие эпохи. Естественно, чем раньше по времени, тем сильнее были эти революции: Стейниц, затем гипермодернисты...
            Едва ли и компьютеры чрезвычайный фактор в этой революции. Они — как в свое время "Информатор", только дают гораздо больше информации. Плюс помощь в анализе. Развитие будет продолжаться, как это было от Стейница до Топалова, и даже еще быстрее. Причем не только благодаря компьютерам: в мире сейчас очень много игроков, имеющих свой "шкурный" интерес двигать теорию вперед. Придумал новый, удачный план или ход — заработал деньги.
            Не думаю также, что Фишер заметно активизировал развитие теории: он не был дебютным революционером. А значителен главным образом тем, что создал огромный интерес к шахматам на Западе. Благодаря ему многие пошли в шахматы и получили в них работу. К примеру, профессор Роберт Бирн стал и шахматным обозревателем "New York Times" — престижная и хорошо оплачиваемая должность. Недаром Спасский называл Фишера "председателем нашего профсоюза". На Западе начался шахматный бум, появились новые имена. Но это не были какие-то крупные теоретики наподобие Фурмана, Геллера или Полугаевского.
            Имена великих шахматистов, как ни странно, редко ассоциируются с дебютной революцией — видимо, потому, что они двигали теорию вперед, а не "вбок". И что бы ни творили великие, в наших умах это тут же становилось живой классикой. Так, Ботвинник еще в 40-е разработал и внедрил свою систему в славянской защите, ведущую в принципе к более диким и запутанным позициям, чем "революционный вариант Свешникова". Однако мало кто усомнился в позиционной обоснованности системы Ботвинника, и она быстро стала классической. Изобретения же игроков второго эшелона частенько вызывали скепсис и завоевывали признание лишь после долгих лет успешной практики.
            В 1975 году на тренировочном сборе российских шахматистов перед командным чемпионатом СССР Свешников познакомил коллег со своей системой. Говорят, во время показа великий теоретик Геллер смотрел то на позицию, то на самого автора с нескрываемым отвращением: "Как можно такое играть?! И как можно такое показывать серьезным гроссмейстерам?!" Идея была бесспорно новой. Через два года Геллер потерпел от Свешникова чувствительное поражение, сам стал играть 5...е5, да и помимо этого черные одержали множество ярких побед, что и переломило общественное сознание в пользу "ужасного варианта".
            ...Систему "ёж" я не играл, но бороться против нее доводилось. У меня, как у практика, не было ощущения, что "ежа" можно взять голыми руками; а было ощущение, что позиция белых лишь несколько поприятнее — примерно как в системе Мароци. Еще в юности, готовясь против староиндийской защиты с d7-d6, c7-c6 и e7-e5:d4, я поначалу думал, что благодаря давлению на слабую пешку d6 позиция белых лучше. Но сколько ни смотрел — не мог найти этого "лучше". И у меня появилось какое-то уважение к замыслу черных: не всё так просто! Как и с "ежом".

            Энди СОЛТИС (США):
            "Информатор" заполнил нишу, о существовании которой никто и не подозревал. До этого издательство "Батсфорд" выпустило очень маленьким тиражом книгу об одном из дебютов, и ее распродали за полгода, хотя думали, что это займет много лет. Так в конце 60-х годов выяснилось, что на информацию о дебютах существует огромный спрос.
            Создатели системы индексов "Информатора", естественно, не могли знать, какими путями пойдет развитие теории. Они отвели каждому варианту определенное место, но потом многие из "боковых" линий, служивших когда-то лишь примечаниями, стали главными.
            Фишер в одиночку перевернул мировую табель о рангах. Сбросив с вершины своих соперников, он затем уничтожил и себя. Это было как взрыв нейтронной бомбы!
            ...Если вариант Хюбнера в защите Нимцовича раздвинул границы шахматной мысли, то расцвет русской партии повлиял на ее прогресс, скорее, негативно: на мой взгляд, это типичный "дебют шахматных профи", подрывающий творческую активность.
            Примечательно, что многие перемены, случившиеся в 70-е годы, начались с желания черных пожертвовать что-нибудь в дебюте. До этого шахматисты в основном придерживались идеи Рудольфа Шпильмана: если у вас нет преимущества, то жертвовать материал нельзя. Но затем появились гамбит Бенко и другие схемы, где черные шли на жертвы и в худшей позиции, чтобы спутать все карты и вызвать осложнения.

            Уильям ХАРТСТОН (Великобритания):
            Из дебютов, вошедших в моду и подвергнувшихся кардинальному пересмотру, отмечу защиту Грюнфельда и славянскую защиту. А также вариант Свешникова в сицилианской защите, который возник из ниоткуда и внезапно стал одной из главных систем. Как и система "ёж", отразившая новый взгляд на роль пространства.
            Мне кажется, важный итог 70-80-х годов — осознание того факта, что статической оценки позиции больше недостаточно. Видимо, именно в эту эпоху зародился анализ более высокого уровня сложности — основанный не на статических, а на динамических факторах позиции, на тщательном изучении ее конкретных особенностей. Был открыт целый ряд новых типовых позиций.
            Мой собственный вклад? Похоже, я был первым, кто назвал систему с пешками на 6-м ряду "ежом".
            ...Трудно представить себе, что случится, если дать мощным компьютерам поработать самостоятельно несколько недель, чтобы те создали свою собственную дебютную теорию.
            Думаю, симптомом еще одной революции стала в 2000 году берлинская защита в исполнении Крамника. Здесь конкретный анализ уступает место глубокому пониманию позиции.

            Марк ДВОРЕЦКИЙ (Россия):
            С моей точки зрения, дебютная теория стала для шахмат сегодня тяжелым грузом, наносит вред самой игре, тормозя развитие иных компонентов мастерства. Корень зла даже не только в том, что из-за глубоких анализов исход партий зачастую решается дома (соперники просто предъявляют друг другу "документы" и расходятся), а в том, что профессиональная дебютная подготовка требует слишком больших затрат времени, памяти, энергии и т.д. Освоить огромные объемы информации тяжело, а запомнить и вовсе немыслимо. Шахматисты стали рабами дебютной теории! Вместо того чтобы совершенствовать стиль, технику и т.д., они убивают всё время на компьютерную обработку информации.
            По-моему, это ненормальная ситуация. Шахматисты должны в первую очередь заниматься творческими вопросами и играть за доской, соревнуясь не в памяти, а в том, кто из них лучше соображает! Это реальная проблема, которую надо как-то решать.

            Роберт ХЮБНЕР (Германия):
            Наиболее важные изменения в дебютах после 1972 года? В ту пору я работал в Кёльнском университете; дебютами занимался бессистемно и крайне мало. Чтобы уверенно ответить на этот вопрос, мне не хватает шахматной эрудиции.
            У меня никогда не было учеников, и всё, что я делал в шахматах, я всегда делал один (за исключением периодов подготовки к матчам претендентов). А на вопрос, какой мой собственный вклад в развитие дебютной теории, отвечу коротко: никакой.

            Евгений СВЕШНИКОВ (Россия):
            Мой вклад в теорию "сицилианки" — это система с 2.c3 за белых и конечно же система с 2...Кc6 и 5...е5 за черных. Портиш как-то не без ревности сказал мне: "Вы успели оставить в шахматах свое имя!" Он имел в виду, что все крупные, капитальные открытия к концу 20-го века были уже сделаны.
            Но главное, что я сделал в шахматах, будучи последователем Паульсена и Нимцовича,— создал не какую-то отдельную схему, а целую философию дебюта, систему лучших ходов в начале игры. Это и есть "система Свешникова"! На мой взгляд, ее вполне можно считать революционной. Придумать правило, из которого нет исключения, куда сложнее, чем найти исключение из правил.
            С конца 20-го века, со времен Каспарова, все день и ночь ищут в дебюте "клад", то есть наилучшие ходы. Гроссмейстеры обитают в огромном лесу теории, и каждый из них копает — кто лопатой, кто экскаватором. Ковш экскаватора Каспарова всегда был самым объемным и высокопроизводительным. Играя с Карповым, он, как никто другой, овладел искусством подготовки, взял всё лучшее от соперника и добавил свое — уровень обработки информации. В этом он и поныне чемпион мира! Конечно, у него были помощники (начиная с мастеров Никитина и Шакарова), однако и сам Гарри отличался удивительной способностью искать, где надо, и находить.
            Моя же система дебютных принципов — отнюдь не экскаватор. Лопатка у меня небольшая, зато есть миноискатель! Когда-то Ботвинник утверждал, что шахматы — неточная задача, и для своего времени он был прав. Но объективно шахматы всё же задача математически точная, и в 21-м веке мы уже вплотную подошли к ее решению.
            ...Лучший дебют на 1.d4 — защита Нимцовича. А на 1.c4, с точки зрения уравнения, очень хорош ход 1...с5 (да и 1...е5). Однажды я задал Ботвиннику вопрос: "А как вы оцениваете начальное положение?" Он был слегка обескуражен и после паузы ответил: "Вы знаете, я играл с Капабланкой, Алехиным, Смысловым... И получал белыми перевес, но все-таки у черных большой запас прочности". Из уважения к патриарху я не сказал ему о том, что он допускал ошибку уже ходом 1.d4 или 1.c4. После этого запас прочности у черных возрастал — то есть оценка Ботвинником начального положения за белых была заниженной!
            Безусловно сильнее и опаснее дня черных 1.е4! Почему? Достаточно вспомнить простой принцип Капабланки: кто контролирует больше полей, тот и имеет преимущество. После 1.е4 белые контролируют 11 полей, а при 1.d4 — только девять (не говоря уже о 1.с4). К тому же ходом 1.е4 белые начинают готовить соединение ладей, то есть короткую рокировку (длинная встречается гораздо реже — и тоже в основном после 1.е4).
            ...Компьютеры кардинально уточнили оценку позиции. И ныне на своих теоретических занятиях с детьми я смело говорю, например: "У белых выиграно". Спасский как-то мне возразил: "Так нельзя говорить! Надо — у белых лучше". Но это оценочные стандарты прошлого века. У сегодняшних профи иная оценка: выиграна ли технически данная позиция или нет. По моему определению, технически выигранная позиция — та, которую кандидат в мастера должен выиграть у гроссмейстера.

            Андраш АДОРЬЯН (Венгрия):
            ...Разыгрывание Геллером испанской партии и староиндийской защиты (не забудем и Бронштейна!) было настолько кристально чистым и логичным, что многие его партии являлись подарком для всех (кроме, пожалуй, его соперников). Ларсен одержал несметное число побед ходом 1.b3 — на силе воли, дурача всех: зачарованному шахматному миру потребовались годы, чтобы убедиться в том, что любой другой игрок после этого хода обречен на борьбу за равенство... Петросян попросту опроверг миф о преимуществе пешечного большинства на ферзевом фланге! Рибли, Сакс и я немало потрудились над защитой Грюнфельда (позже я "заразил" ею и Гарри). Корчной, кроме прочих весомых заслуг, доказал, что своим упрямым пешкоедством он вырабатывает универсальное противоядие...
            Перемен после 1972 года было много. Все разновидности сицилианской защиты, система "ёж", уже упомянутая защита Грюнфельда. "Больную" староиндийскую вылечил доктор Нанн, затем ее начал применять и Гарри... Трудно упомянуть всех первопроходцев — легче (но тоже нелегко) назвать те системы, где ничего примечательного не случилось.
            Но перемены были разного толка. Скажем, система "ёж" развеяла миф о важности перевеса в пространстве. Увидев ее впервые в партии Портиш — Андерссон (Милан 1975), я не поверил своим глазам. Я ничего не понял! Великий Ульф, с его стилем "коротких ходов" — таинственных маневров по 7-му и 8-му рядам, по-видимому, сидел и ждал знака свыше! Конечно, я заблуждался. Осознав скрытую силу динамизма, таящуюся в этой системе, я начал играть ее черными и одержал массу побед, в том числе над Корчным, Ульманом и Майлсом.
            Челябинский вариант — сенсация иного рода, и не только потому, что здесь черные сразу контратакуют (хотя и поэтому тоже). Он таит невероятное множество разнообразных "диких" позиций, о которых большинство игроков не осмелились бы и помыслить. Вспомним лишь партию Иванович — Свешников (1976), где в остром миттельшпиле король черных вышел на е5 (!!) и принес им победу.
            ...У меня издано уже 12 книг, в основном посвященных теме "У черных всё OK!" И я готовлю обзор под названием "Догма умерла — черные возвращаются!"
            Происходит ли "машинное" обезличивание индивидуальности шахматистов? Ни в коем случае, никакого обезличивания! Да, разумеется, талант пробьется и при компьютерах. Я не вижу границ у шахмат.

            Любомир ЛЮБОЕВИЧ (Сербия):
            С начала 70-х я строил типовые сицилианские конструкции против соперников, которые не играли 1.е4 и хуже ориентировались в тонкостях "сицилианки". Видимо, так и родилась система "ёж". Сыграв ею немало партий, я показал их с комментариями своему хорошему другу Ульфу Андерссону, мгновенно уловившему идеи и характер позиций такого типа. Он воскликнул: "Фигуры черных расположены так гармонично, будто звучит прекраснейшая музыка; они в любую минуту готовы с совершенством исполнить любую мелодию, передать любую интонацию". И с середины 70-х Ульф стал применять эту систему везде, где только было возможно... А мне было скучновато всё время играть одно и то же! Вероятно, поэтому в советской шахматной прессе и ряде других изданий "ёж" стали называть чуть ли не дебютом Андерссона, увы, не упоминая обо мне... Но, конечно, Андерссон внес в систему много нового и интересного, а после его миланской победы над Карповым многие — например, Рибли, Браун и даже сам Карпов — включили это построение в свой дебютный репертуар.

            Сергей МАКАРЫЧЕВ (Россия):
            Напомню, что вплоть до конца 70-х (!) аналитическое дебютное поле состояло из такого числа "белых пятен", что официальная теория ориентировалась почти исключительно на моду — то есть на дебютные вкусы более-менее успешных шахматистов. Предшествующая теория (середины 20-го века) развивалась по той же универсальной психологической схеме: покуда сильнейшие играли какие-то милые их сердцу дебюты, до тех пор эти дебюты были самыми популярными и "теоретичными". Вспоминаю ироничную реплику из фильма "Гроссмейстер", произнесенную Корчным (он выступал в роли тренера): "Так играли Петросян со Спасским, и не раз. Так что дебют надежный, проверенный!"
            Отмечу и еще одно психологическое обстоятельство. В "докомпьютерный", а тем более в "дофишеровский" период сильно переоценивались достижения шахматной науки и сила игры ведущих гроссмейстеров. Я и сам до 1971 года искренне полагал, что сильный гроссмейстер белыми без труда сделает ничью с кем угодно. Непоправимый удар по такому мироощущению нанес Фишер, разгромив в матчах Тайманова, Ларсена, а затем и непробиваемого Петросяна.             Думаю, именно Фишер стал предтечей современного дебютного подхода, органически включившего в себя не только "человеческий", но и "компьютерный" взгляд на природу шахмат. Ведь именно он (даже не задумываясь о том, что творит) сорвал покров таинственности с шахматного творчества и, в частности, с дебютной аналитики. Причем если его фантастические победы явились катализатором общественного внимания, то книга "Мои 60 памятных партий" стала своего рода инструкцией для молодого поколения — мол, делай, как я! В ней Фишер буквально на пальцах, доступно и непринужденно, раскрыл свой творческий метод.
            ...Неожиданно выяснилось, что шахматы — это не наука, а игра, в которой, как в теннисе, надо перебрасывать мяч на сторону соперника максимально неудобным для того способом. Надо вынудить соперника ошибиться, поставив перед ним такие проблемы, с которыми он не сможет справиться.
            ...Главной характерной чертой той эпохи была элитарность шахматного творчества. Даже великий Таль, завоевавший сердца миллионов, так и не объяснил, как же он играет в шахматы, и остался в глазах общественности Великим Демоническим Жрецом Нового Типа. Фишер же, напротив, раскрыл свою методологию и сделал это даже до того, как в 29 лет стал чемпионом мира.
            Однако одного появления книги Фишера могло оказаться недостаточно, если бы в те же годы не начался регулярный выход югославского "Информатора".

            Адриан МИХАЛЬЧИШИН (Словения):
            Фишер ввел разработку форсированных вариантов до нового уровня глубины, но его великой заслугой было возрождение забытых дебютов и наполнение их новыми идеями — это и разменный вариант испанской партии, и вариант Стейница с 9.Кh3 в защите двух коней. А варианты Найдорфа и Созина в "сицилианке", староиндийская и защита Грюнфельда получили от него современное звучание.
            Каспаров тоже сделал шаг в направлениях Фишера: возродил разменный вариант французской защиты, углубил вариантно и идейно множество дебютов — взять хотя бы казавшуюся пресной шотландскую партию. Его влияние на современную теорию невероятно. Шахматный мир не видел и десятой доли его дебютной работы!
            ...Самые революционные перемены случились в защите Грюнфельда — сейчас там фактически новая теория! Как и в шотландской, и в русской партиях... Против системы Найдорфа в "сицилианке" ныне борются с помощью неведомой ранее английской атаки. В голландской защите очень изменился ленинградский вариант (в основной линии Маланюк придумал план с h7-h6 и g6-g5). Совсем по-другому разыгрывают теперь меранскую систему и антимеран.
            Велика роль игроков, возрождающих старые схемы. Так, Морозевич пестует защиту Чигорина и славянскую. А некоторые дебюты (скажем, гамбит Яниша в "испанке" или вариант Раузера в "сицилианке") сейчас в загоне и, думаю, ждут своих героев.

            Джон НАНН (Великобритания):
            ...По каждому варианту были свои специалисты, которые совершенствовали теорию этого конкретного варианта (например, Майлс — теорию "дракона"). Но это была эпоха узкой специализации, и мало кто внес вклад в развитие сразу многих вариантов или целой системы. Чуть ли не единственное исключение — Свешников, который фактически в одиночку развил крупную систему, широко популярный и по сей день челябинский вариант.
            ...Неграмотное использование машины может вызвать проблемы, как было, к примеру, в 8-й партии матча Крамник — Леко (2004), где встретилась атака Маршалла. В спокойных же позициях компьютер малопригоден — разве чтобы проверить, нет ли тактического зевка в анализе. Значит, всё еще есть большой потенциал для дебютных новинок, придуманных человеком.

Гарри Каспаров, Дмитрий Плисецкий, "Дебютная революция 70-х"
М.: РИПОЛ классик, 2007. - 448 стр.