С Сало Флором я познакомился в конце 1934 года во время Гастингского турнира. Всех нас восхищали его жизнелюбие, оптимизм и неистощимый юмор. Каким озорным, мальчишеским блеском сверкали его глаза с чуть поднятой бровью, когда он с легкой иронией рассказывал о привычках великих — Алехина, Капабланки, Нимцовича, Рубинштейна, Тартаковера, Шпильмана, подтрунивая над их человеческими слабостями.
            В отличие от иных шахматных звезд Саломон Михайлович был удивительно общительным. С нами, молодыми, он всегда был любезен. Никогда не отказывал шахматистам рангом пониже сыграть партию-другую в блиц.
            Турнир в Гастингсе закончился для него дележом первого-третьего призов. Вместе с Эйве и Флором победителем стал английский мастер Томас, причем в последнем туре он проиграл своему соотечественнику Митчелу.
            По окончании турнира я обратился к Флору с просьбой дать интервью рижской газете. Он охотно согласился и предложил подняться к нему в номер: "Там будет спокойнее".
            Вошли в лифт, и лифтер спросил по-английски: "Which floor?"
            Флор ответил, подмигнув мне: "First, second and third whith Euwe and Thomas".
            Это было типично для гроссмейстера — разве можно упустить возможность пошутить?
            Но, сталкиваясь с фальшью, несправедливостью, явной предубежденностью, Флор сразу менялся: взгляд становился сердитым, нервный тик искажал лицо, и голос его тогда звучал довольно резко...
            Когда в начале 30-х годов на шахматном небосклоне взошла звезда Флора, его успехи сыграли и в моей жизни немаловажную роль. Я твердо решил посвятить себя шахматам несмотря на возражения отца. Он поведал мне о переживаниях своего знакомого лесопромышленника Исаи Нимцовича, скоторым встречался раньше на рижской бирже: его сын Арон просиживал целыми днями в биржевом кафе, играя с любителями на ставку. Старик послал сына учиться в Цюрихский университет, но тот забросил учебу, избрав путь шахматного профессионала.
            Мой отец слышал, как "добрые" люди, стараясь уязвить старика Нимцовича, говорили ему при встрече:
            — Как это у вас, господин Нимцович, в уважаемой семье появился такой босяк?
            Отец будущего гроссмейстера только пожимал плечами и, не отвечая, отворачивался.
            Я, конечно, довольно рано понял, что в том мире, где мы жили, деньги играют большую роль. Знал так же, как трудно живется даже известным шахматистам. Уж очень угнетенным показался мне австрийский гроссмейстер Рудольф Шпильман, приезжавший в Ригу для проведения сеансов. Он захватил с собой несколько десятков экземпляров своей замечательной книги "Теория жертвы" и по-детски радовался каждому проданному экземпляру.
            В спорах с отцом я пытался доказать, что денежные призы на турнирах должны обеспечить шахматисту материальную базу, приводя в качестве примера Флора. Я и теперь помню насмешки отца. Увы, через несколько лет я понял, что имел в виду отец. Однажды, когда я был в качестве корреспондента на матче Алехин — Эйве, мне вовремя не перевели гонорар из Риги, и я оказался на мели. Я обратился к Флору с просьбой одолжить мне несколько гульденов. Велико было мое удивление, когда Флор и его жена в один голос смущенно признались, что в данный момент у них нет ни гроша, так как выплата гонорара в амстердамской газете (в которой Флор широко освещал ход матча, детально анализировал сыгранные партии) ожидается лишь на следующий день.
            Кстати, когда в Москве демонстрировался фильм "Белый снег России", Флор признался мне, что как секундант Эйве он никакого вознаграждения не получал. Он очень огорчался, что в фильме его представили человеком, изменившим, по сути дела, дружбе с Алехиным ради звонкой монеты. Флор просил режиссера изъять из фильма некоторые фрагменты, соглашаясь даже возместить расходы, связанные с перемонтажом. Но было уже поздно.
            Переживания Флора можно понять — его отличала удивительная порядочность.
            Когда в Гастингсе я играл в "побочном" турнире, мне и присниться не могло, что уже через полгода меня пригласят на международный турнир в испанском городе Розасе, где будет играть и Сало Флор. Чехословацкий гроссмейстер считался фаворитом, но в первом туре произошла сенсация — Флор проиграл малоизвестному Генри Гробу. Победа так воодушевила швейцарца, что на протяжении многих туров он продолжал лидировать. Флор был раздражен, нервничал.
            Как-то попало и мне. После того как я победил чемпиона Валенсии Трамохереса, мы вместе с ним начали анализировать сыгранную только что партию. К нашему столику подошел Флор. Я тогда находился в плену гипермодернистских идей Рихарда Рети, а мой противник после ходов 1. c4 Kf6 2. Кc3 "осмелился" сыграть 2...d5, соглашаясь на размен своей центральной пешки на фланговую. Обращаясь к Флору, я пояснил: "Вот этот ход — позиционная ошибка, ведущая к поражению".
            Воинствующий догматизм молодого рижанина так возмутил гроссмейстера, что в ответ он не сказал ни слова, лишь смерил меня презрительным взглядом и немедленно удалился.
            Этот эпизод не помешал нам вскоре подружиться. К тому же я в последнем туре выиграл у Гроба и "помог" Флору занять первое место. После турнира я провел с гроссмейстером в Барселоне целую неделю, пользуясь в какой-то степени его покровительством. Я, правда, тогда не понял, чем была вызвана теплота гроссмейстера. Ведь победив Гроба, я себе этот выигрыш не ставил в особую заслугу — выполнил элементарный долг участника турнира — и только позже понял, что от победы зависят акции шахматиста на мировой шахматной "бирже". Естественно, что шахматная тема постоянно присутствовала в наших разговорах.


В 1932 году Сало Флор и Макс Эйве сыграли два небольших матча,
которые закончились вничью
(рядом с Флором стоит Рудольф Шпильман)
            ...Флор научился играть в шахматы поздно — в 14 лет. Поначалу его не особенно увлекла эта игра. Куда интереснее был футбол. Но однажды, когда он играл партию со старшим братом, его разозлило, что пешка брата вдруг двинулась в ферзи и догнать ее не удалось. Тогда Флор и начал изучать теорию эндшпиля.
            Во время карлсбадского турнира 1929 года он был специальным корреспондентом пражской газеты. Играя блицпартии в фойе турнирного помещения, этот молодой человек оказался опасным соперником даже для крупных мастеров.
            — Мною заинтересовался Нимцович,— рассказывал Флор.— Гроссмейстер дал мне рекомендательное письмо, и меня, новичка, допустили играть в турнире в Рогатска-Слатине. Первым был Акиба Рубинштейн, а второе место занял я. В этом турнире я взял реванш у гроссмейстера Земиша, который семь лет назад в сеансе одновременной игры объявил мне мат на тринадцатом ходу.
            Вспомнил Флор и о своем самом "трудном" поединке, состоявшемся в ночь на новый год в Гастингсе (1933). Алехин и Флор сыграли тогда консультационную партию против двух английских мастеров.
            — Вместо фигур и пешек,— с улыбкой сказал гроссмейстер,— на доске стояли... наполненные рюмки, причем взятую фигуру-рюмку игрок должен был тут же выпить. Хорошо, что ходы мы с Алехиным делали поочередно, но когда на пятом ходу, взяв коня на f6, я был вынужден осушить вместительный бокал виски, то поднял руки и воскликнул: "Сдаюсь!" Англичане запротестовали — пришлось продолжать... Кто выиграл, я до сих пор не знаю — кажется, англичане оказались более выносливыми.
            Особенно запомнились рассказы Флора об Алехине и Капабланке.
            — Мы с Алехиным были в дружеских отношениях. Правда, за шахматной доской он не особенно подчеркивал свои симпатии и нанес мне ряд чувствительных поражений. Мне так и не удалось выиграть у него ни одной партии.
            — Алехин был довольно замкнутым человеком,— продолжал Флор.— Но если он к кому-то испытывал симпатию, никогда не отказывал в совете, да и в материальной помощи тоже. Геста Штольц и я не раз пользовались гостеприимством чемпиона мира, когда приезжали во Францию. Он дал нам профессиональный совет, как сорвать банк в одном из игорных домов Монте-Карло. Но дело, правда, кончилось тем, что чемпиону мира пришлось одолжить легкомысленным молодым людям некоторую сумму, чтобы они смогли вернуться домой.
            Так получилось, что в матче на первенство мира Алехин — Эйве в 1935 году я согласился помогать голландскому чемпиону. В начале поединка Алехин к моей помощи относился с иронией. Ведя 3 : 1, он, саркастически улыбаясь, сказал: "Твои советы помогут Эйве, как мертвому припарки!". Но когда счет сравнялся, Алехин заволновался: "Может быть, этот маленький Флор все-таки оказывает большое влияние на моего соперника?"
            А вот что рассказывал гроссмейстер о Капабланке:
            — С Капабланкой мы часто встречались в Англии и в России. Восхищали его феноменальная интуиция, безошибочная оценка позиции. Помню, я отложил с ним эндшпиль на Московском турнире 1935 года. Вдруг Капа слегка сердито сказал: "Чего тут думать, позиция ничейная". И добавил: "Смотрите в книгу". Я ничего не понял, ничью за черных не видел и обиделся за его совет. Лишь позже узнал, что позиция была теоретически ничейная.
            Кажется, в шахматном отношении у меня с Капабланкой было много общего: мы оба предпочитали позиционную борьбу, любили тонкую игру в эндшпиле и, наконец, не любили изучать дебютные справочники. Только в 1935 году, когда нас во всеоружии встретили советские шахматисты и когда даже в сеансах одновременной игры в СССР мы с удивлением замечали, что нас ловят на дебютные варианты, обоим стало ясно: беззаботным дням приходит конец.
            Кстати, в Московском турнире Флор, по его словам, впервые отказался от привычки избирать тот или другой дебютный вариант в зависимости от того, как упадет монета. Ему стало ясно, что без систематической работы успехи в шахматах немыслимы.
            Своих крупнейших достижений Флор добился в 30-е годы. Не случайно именно его ФИДЕ назвала в 1937 году официальным претендентом на шахматный престол. Матч собирался финансировать чехословацкий обувной магнат Батя. Однако поединок с Алехиным не состоялся — гитлеровцы оккупировали Чехословакию.
            Ближе познакомиться с игрой Флора мне удалось, внимательно наблюдая за его выступлениями на международных турнирах в Кемери.
            На турнир 1937 года гроссмейстер прибыл в сопровождении супруги и своего талисмана, белоснежной болонки Берри. Когда во время турнира в Риге состоялся футбольный матч Германия — Латвия, Флор, разумеется, незамедлительно прибыл на стадион. Зрители были свидетелями маленького конфуза: одновременно с форвардами в борьбу за мяч под общий хохот зрителей включился Берри. Гроссмейстеру пришлось выбежать на поле и вместе с участниками матча участвовать в ловле четвероногого "футболиста".
            — Это у него по наследству,— шутил гроссмейстер, извиняясь за переполох.
            В турнире 1937 года Флор играл уверенно и сильно, придерживаясь своей обычной тактики — против шахматистов, вошедших в первую десятку, все партии свел вничью, но зато во встречах с аутсайдерами набрал 7 очков из 7. Правда, на склоне лет, уже не участвуя в соревнованиях, Флор в своих статьях не раз критиковал себя за эту "тактику", хотя она в немалой степени была для него вынужденной.
            В начале своей карьеры Флор, как известно, одержал много побед в острокомбинационном стиле, но вскоре манера его игры начала меняться: молодому шахматисту, ставшему профессионалом, было уже не до "красот". Он ведь твердо знал, что рассудочная, спокойная позиционная игра сводила элемент риска до минимума, гарантировала спортивный успех в любом соревновании и, как следствие, обеспечивала сносную в материальном отношении жизнь.
            Глубокое впечатление произвела на меня партия Фейгин — Флор, сыгранная на турнире "Кемери-37". Саломон Михайлович считал ее одним из лучших своих творческих достижений и очень ею гордился. Вот что писал он позднее: "Эта партия мне запомнилась не потому, что я провел ее с блеском или в ней был фейерверк комбинаций. Эта партия на мой вкус. Она хороша тем, что противник не допустил в ней явных ошибок (кроме, конечно, 8. К:d5), в ней есть по меньшей мере два неочевидных хода. Партия, по-моему, хороша еще тем, что она показывает, как "легко" играть в шахматы, когда правильно расставишь свои силы".
            1. d4 Kf6 2. c4 g6 3. Кc3 d5 4. Фb3 dc 5. Ф:c4 Се6 6. Фb5+ Кc6 7. Kf3 Kd5 8. К:d5?
            Любопытны примечания Флора к этому размену: "Что можно сказать об этом ходе? Партия игралась в 1937 году. В те времена советские шахматисты внесли немало новых идей в теорию дебютов, разработали целые системы. У меня перед Фейгиным было то преимущество, что я часто посещал Москву, и мои советские коллеги мне кое-что показали и кое-чему научили, в частности, и тому, что данный вариант для черных жизнеспособен. И я решил применить его на практике. Фейгину вариант этот, судя по всему, знаком не был, поэтому он решил, что проще всего разменяться на d5. После этого черные сразу уравнивают шансы. Если уж белые не решились на 8. е4, то они должны были, во всяком случае, сыграть 8. е3, что, несомненно, лучше, чем размен на d5".
            8...С:d5 9. е3 е6!
            Гораздо сильнее, чем 9...Cg7. С поля d6 слон будет действовать более активно, оказывая давление на центр и в то же время поглядывая на королевский фланг белых.

ФЕЙГИН — ФЛОР


            10. Cd2 а6 11. Фа4 Cd6 12. Се2 0-0 13. Фс2 Кb4 14. Фb1 f5 15. 0-0 Кc6.


            Положение черных явно предпочтительнее, у них ключевые позиции в центре. Но реализовать перевес не так-то просто; и Флор начинает перегруппировку сил, намечая перевод коня на e4.
            16. Сс3 Фе7 17. Лd1 Kb8! 18. Kd2 Kd7 19. Cf3 Kf6 20. Фd3 Ке4! 21. Фе2 Kg5 22. С:d5.
            Рано или поздно белые вынуждены были пойти на этот размен, так как грозил маневр Фе7-g7-h6.
            22...ed 23. Кf3 Ке4 24. Лac1 с6 25. Ce1 Лае8 26. g3 Фd7! (угрожая f5-f4) 27. Фf1 g5! 28. Лd3 f4 29. ef gf 30. Kh4 Kрh8 31. Фg2 fg 32. hg Kg5 33. f3 (защищаясь от 33...Ле2) 33...Kh3+ 34. Kph1.
            Если 34. Kph2, то 34...Kf4!
            34...Ce7 35. Cd2 С:h4 36. gh Фf5 37. Лb3 Лg8 38. Фh2 Ле6 39. Лf1 Kf2+. Белые сдались.
            На турнире "Кемери-39" мне особенно запомнился поединок Флора с Боголюбовым. Все понимали, что между ними будет принципиальный бой. Ведь как-никак Боголюбов был представителем страны, лишившей чехословацкого гроссмейстера возможности бороться за шахматную корону. Не удивительно, что партия протекала при большом скоплении зрителей.
            Всю встречу Флор провел с колоссальным напряжением. Старался и его соперник. Он часто вытирал пот со лба, не вставал на протяжении всей партии со стула. Но встреча в тот вечер не завершилась. Она осталась неоконченной в сложном четырехладейном окончании.
            В день доигрывания Флор наглядно продемонстрировал поистине феноменальную эндшпильную технику.

ФЛОР — БОГОЛЮБОВ


            46. е5! fe 47. Лf7+ Крb6 48. Лdd7 е4.
            Красивый вариант был подготовлен Флором в случае 48...Лb8 — 49. b4 ab 50. Ла7 с5 51. Лfс7! с неизбежным матом!
            49. Лb7+ Кра6 50. Крс5 Ле5+ 51. Кр:с6 Ле6+ 52. Kpd5! е3! 53. Лfе7 Л:е7 54. Л:е7 Лd8+ 55. Крс4 Лb8 56. Л:е3 Лb4+ 57. Kpd5! Л:g4 58. Ле6+ Kpb7 59. Л:h6 Лh4 60. Кре5 Лh3 61. Kpf5 Л:b3 62. Лg6 Ла3 63. Л:g5 Л:а4.
            Всё висело на волоске! Оказывается, король черных отрезан от 5-й горизонтали, что и решает исход поединка в пользу белых.
            64. h6 Лh4 65. Kpg6 а4 66. h7 а3 67. Лh5.
            Здесь Боголюбов остановил часы и, покраснев, нервно написал на бланке: "Сдаюсь".
            Флор не скрывал своей радости, он весь сиял.
            Я проводил его на телефонную станцию. Флор заказал Москву. Редакция газеты "64" ждала его звонка, чтобы успеть поместить результат доигрывания в готовящийся к печати номер.
            Флор имел колоссальную выдержку, без которой немыслима гроссмейстерская, профессиональная игра. Это качество — лишний ресурс победы против менее искушенного соперника. К тому же последний быстрее устает, решая в течение пяти или шести часов поставленные проблемы.
            В следующей партии не выдержал психологический прессинг Флора и я — у меня возникло жгучее желание быстрее закончить встречу, разорвать оковы гроссмейстера и незамедлительно добиться ничьей.

КОБЛЕНЦ — ФЛОР


            После короткого обдумывания я решительно сыграл 52. а7?? Ла8 53. Ла6 g2 54. Лa1 Kf3 55. Cd5 Л:a7 56. Л:a7 g1Ф, и только теперь заметил, что запланированное 57. Л:f7+ и Л:f3 опровергается элементарным 58...Фg2+.
            Белые могли добиться ничьей посредством 52. Лd1, и после 52...Ла8 черным пришлось бы удовлетвориться ничьей, так как играть на выигрыш путем 52...Kf3 опасно ввиду 53. Cd5 Лс8+ 54. Крb1 Лс7 55. е5! К:е5 56. Лg1 и последующего Cd5-b7.
            После войны Флор играл в первенствах СССР, в матчах с шахматистами США, Англии, Венгрии, Уругвая, участвовал в турнире претендентов 1950 года, но его спортивные успехи поблекли по сравнению с триумфальными успехами 30-х годов.
            Флор был не только первоклассным гроссмейстером, но и талантливым журналистом. Как шахматный обозреватель "Огонька", он приобрел огромную популярность. Его статьи отличались доброжелательностью, объективностью и остроумием, были пронизаны своеобразным солнечным юмором. А ведь русский язык не был родным для Флора.

Александр Кобленц, "Воспоминания шахматиста", М., "Физкультура и спорт", 1986
Фото и комментарий из книги Г.Сосонко "Мои показания" (2003) и сайта чесс-ньюз.ру
Подготовка страницы: fir-vst, 2009, 2011